Игорь Балалаев: «Моя страсть — актерство» — Интервью
МЫ ЗНАЕМ О МЮЗИКЛАХ ВСЕ!

Мария Вавилова

Игорь Балалаев: «Моя страсть — актерство»

Игорь Балалаев — человек с богатой творческой биографией, приятный собеседник, широко известная среди любителей и знатоков мюзикла в России личность. За его плечами значительный опыт работы в драматическом театре, главные роли в спектаклях ведущих театров Омска, номинация на театральную премию «Золотая маска» за роль Яшки-Буксира в оперетте И. Дунаевского «Белая акация». Он покорил сцены Омского академического театра драмы, Омского государственного музыкального театра, Драматического камерного «Пятого театра». Но удачная карьера была в один день прервана волевым решением по Чехову — «в Москву!». И рискованная авантюра увенчалась полным успехом: театр «У Никитских ворот» под руководством М. Розовского, Московский театр юного зрителя. Яркая роль священника Фролло в мюзикле «Нотр Дам де Пари», премьерный Киса Воробьянинов в «12 стульях», эффектные образы и запоминающиеся персонажи в мюзиклах «Ромео и Джульетта» и «Кошки», где помимо драматического таланта и незаурядных вокальных данных, зрители смогли оценить идеальную пластику исполнителя.

Громкие проекты, интересные роли, зрительские восторги и признание критиков. Сколько красивых слов можно придумать, сколько звучных и ярких эпитетов подобрать. Можно. Но все это прекрасно заменяется одним словосочетанием: артист Игорь Балалаев. Смысл от этого нисколько не страдает.

— Игорь, насколько легко было артисту драматического театра найти себя в жанре мюзикл?

— Как мне кажется, ничего противоестественного в этом нет. У жанра мюзикл, безусловно, есть свои особенности, но нет ничего, что бы исключало работу в других жанрах. В этом отношении ярким примером является биография блистательного актера Юла Бриннера, которого с одинаковым успехом принимали и на Бродвее, и в Голливуде.

— Неужели вокальный материал Notre-Dame de Paris дался так уж легко?

— Совсем не легко. Спеть свою партию я смог благодаря занятиям с Наташей Трихлеб. К тому же меня настолько переполнял адреналин, что не получиться просто не могло. Говорить об этом проекте вообще не просто. Многое уже было сказано. Повторять какие-то удачные обороты, раздувать прошлые эмоции не хочется, потому что ощущения изменились. Notre-Dame был сложным, интересным экспериментом. И по сей день он остается очень важным. Первым проектом. О чем-то подобном я и мечтал, когда уезжал из Омска.

— Репутация «актера, меняющего театры» связана с этими мечтаниями?

— Соединить драму и музыку хотелось всегда. В Москву я поехал наудачу, даже близким друзьям толком не мог сказать, зачем и куда именно я еду — никто бы не понял, что можно оставить театр, в котором все складывается хорошо, и уехать, не имея никаких конкретных предложений. В труппу Notre-Dame я попал, можно сказать, случайно, и долгое время не мог поверить — «неужели это происходит со мной»? Наверное, это было своего рода наградой за рывок.

— Что изменилось сейчас?

— Если говорить откровенно, то пищи для актерского тщеславия не в пример меньше. Не с той точки зрения, что во времена Notre-Dame гости поражались обилию цветов у меня дома. Просто эмоциональная отдача от того проекта была небывалая. Сейчас, казалось бы, и работы больше, и сил вкладывается очень много, а на выходе все как-то очень скромно, буднично. И персонаж у меня тогда был замечательный...

— А какой персонаж любимый?

— Мне очень повезло, что все мои персонажи очень разные, со своими особенностями. В них можно «поковыряться», что-то поискать. В каждой роли пытаюсь найти, в первую очередь, то, что нужно этому человеку, этому персонажу. Что его терзает, что радует. Я не солист в эстрадном смысле этого слова. Варианты «сейчас нам споет Игорь Балалаев» — это не для меня. Голос актера — это не более чем еще одна краска, которую можно добавить образу. Конечно же, музыка — высшее искусство. Я завидую людям, которые каждый раз находят именно в ней драйв, стимул для себя, вдохновение. Я завидую актерам, которые могут прийти в театр совершенно не в настроении, но, услышав увертюру, полностью преобразиться. Время от времени я и сам испытываю порывы подобного душевного подъема. Кстати, это одна из причин, почему мне не надоедает моя работа.

— Есть другие причины?

— Для меня очень важны партнеры, люди с которыми я работаю, у которых могу научиться чему-то в профессии, да и в жизни. Например, благодаря «12 стульям» мне посчастливилось работать с таким режиссером, как Тигран Кеосаян, с таким партнером, как Джемал Тетруашвили. Это очень многое мне дало. Партнерские отношения — это настолько важно...

Я не раз сожалел о том, что приходится с человеком делить одну роль, а мне бы с ним было интересно поработать на сцене. Потому что мы разные, и мне нравится то, что он делает. Думаю, понятно, что я говорю об Александре Маракулине. Для меня было бы счастьем с ним поработать как с партнером.

Сегодня настоящий подарок для меня — работа с моей партнершей по мюзиклу Cats Оксаной Костецкой. Это талантливая, замечательная актриса, настоящий профессионал.

— Мы говорим именно о профессиональных взаимоотношениях, или о закулисных каких-то историях?

— Только о профессиональных. И если мне по внутренним ощущениям ближе атмосфера в проекте «Кошки», то это, в принципе, связано только с проектом. Не стоит преувеличивать и говорить о том, что у нас здесь «семья». У нас здесь работа, которая нас объединяет. Ощущения праздничного отдыха нет. «Кошки» — это испытание, которое я еще не прошел. Тяжелый труд, в том числе и физический. Несколько «семейная» атмосфера была, пожалуй, только в «12 Стульях».

— Чем же интересны именно «Кошки»?

— Это театральный проект. В нем для меня Театр. Этим он и близок. Возможно, в спектакле нет ярко выраженного сюжета, которому зритель мог бы сопереживать, но атмосфера, которая создается, очень театральная. Даже костюмы, у которых нет современных «наворотов» и новшеств, парики, которые сажают на клей — в них заключается магия перевоплощения. Когда наносишь грим, преображаешься, происходит некое таинство. «Ромео и Джульетта» — это проект 21 века. В нем почти не осталось именно театра. В этом проекте энергетика ближе к подиуму. Без пренебрежения — это очень важная сторона современной жизни, то, чем интересуется уже не одно поколение. И через неё тоже можно достучаться до человека — и я вижу ребят, которые могут это делать и делают! Но себя не обманешь. Мне самому нравится другое. «Кошки» — это еще одна из сторон, из граней творчества, которое я люблю. Мне нравится спрятаться за образ, за маску и в то же время раскрыться в какой-то части самому. Я и в жизни человек достаточно закрытый и поэтому люблю четкую границу: рампа и кулисы.

— Маски легко меняются?

— Бывают дни, когда утром играешь один спектакль, а вечером другой. Или приезжаешь в театр после репетиции в другой постановке. И лично для меня так даже легче — приезжаешь уже «разогретый», готовый «впрыгнуть» в любое состояние, в любое настроение. И не нужно какой-то предварительной моральной подготовки.

— На сцену ты выходишь всегда в «настроении»?

— Если не кривить душой, то бывали случаи, когда я не мог ничего с собой поделать. Когда нет энергии, нет правильного заряда — и ничего нельзя поделать. Сам это понимаешь и просто послушно делаешь какой-то заданный рисунок. Кстати, вот чему стоит поучиться у артистов на Западе, которые каждый раз могут блистательно делать одно и тоже движение. А какой у них внутренний настрой, какое настроение — уже не важно. В этом я им завидую, потому что сам я очень зависимый от настроения человек. Этот свой недостаток знаю, пытаюсь с ним бороться. Переживаю, если не получается справиться.

— Игорь, а у тебя получается лукавить на сцене?

— Да. Ужасно, когда такое происходит. Возмездие будет обязательно. На следующем же спектакле. Вернуться в тонус очень долго потом не получается. Я по себе знаю, как дорого за это приходится платить.

— Ты упоминал о важности театрального антуража...

— Не совсем так. Я говорил о важности атмосферы. Интересны традиции японского театра. Например, в знаменитейшем театре Кабуки актеры исполняют какую-то роль из поколения в поколение. Первый день артист проводит перед зеркалом, наедине со своим отражением. Потом наступает переходный этап: стирается личностное, наносится белая маска, которая какое-то время так и остается просто белой маской. И только потом, тоже постепенно, накладывается грим. Во всем этом присутствует некое таинство. На сцену выходит уже какое-то сверхъестественное существо, и все для того, чтобы повторить жест, интонацию, которые повторялись до него многие годы. Казалось бы, ничего живого остаться в такой ситуации не могло. И в то же время — весь рисунок роли прописан так, что передает все перипетии внутренней борьбы, черты личности, духа, мыслей.

— Говорим ли мы сейчас о возможном рождении режиссерских амбиций?

— Нет. В режиссерской профессии без страсти невозможно. Нужно, чтобы было что-то, что постоянно двигает, толкает, тянет. Моя страсть — актерство.

— Предлагаю немножко помечтать...

— Кажется, вопрос я угадал. Долгое время я, в принципе, не мечтал о ролях. Сейчас такая роль появилась. Роль, к которой я отношусь с очень большим душевным волнением, возможно, роль, которую я пожелал для себя слишком рано. Это Дон Кихот. Персонаж, который выходит за все известные мне рамки. Легендарная личность.

— Из существующих проектов какой произвел самое большое впечатление на Игоря Балалаева-зрителя?

— «Норд-Ост». Я посмотрел этот спектакль трижды. Удивительно, но после первого же посещения я испытал эмоции и чувства, которые меня уже очень давно не волновали — по-настоящему, как зрителя, как человека. Все высокие слова о Родине, долге, единении, которые сыплются каждый день из телевизора, обрели реальное наполнение. Для меня это, наверное, главный случившийся российский проект.

2006